преодолели тело! – сказал кто-то из нас. – Это так важно для мыслящего субъекта …
– После тела не остаётся ничего, – возразил Иван Васильевич. – Тело – это финальная часть развития. Дух вселяется в тело и живёт в нём. Но обратного хода нет – чтобы взять да и вернуться из покинутого, то есть преодолённого, тела опять в живой ищущий себя дух. Обратно – дорога в смерть, в ничто.
Сделалось молчание.
– Иван Васильевич! – вдруг вспомнил я. – В самом начале вы сказали, что вы совершили два добрых дела. Одно – понятно, вы спасли ногу Галине Ивановне. Конечно, операцию делал ваш отец вместе с этим хирургом из Риги, но если бы вы не схватили её, не заставили бы отца …
– Да, да, – кивнул Иван Васильевич.
– Но где же второе доброе?
Иван Васильевич усмехнулся:
– Я, кажется, говорил вам, что Миша Мегвинешвили женился на Наталье Сергеевне, преподавательнице с нашей английской кафедры. Но дело в том, что эта красивая, умная, очень взрослая женщина готовила меня к экзамену по английскому языку перед поступлением. Я был в десятом классе. Она меня, просто говоря, соблазнила. Ежели угодно, растлила, ибо я был невинным отроком. Я хотел рассказать это Мишке. Просто чтобы посмотреть на его рожу. Но всё-таки не сказал. Вот такой добрый поступок номер два … Миша и его жена уже умерли. А Галина Ивановна жива. Работает лифтёршей в нашем подъезде. Собственно говоря, поэтому я и не женился, – закончил Иван Васильевич.
Фридрих Горенштейн
День, оставшийся под обрывом[2]
Утром в восемь часов было уже жарко, как в полдень, и всё было горячим, даже газированная вода, а троллейбус напоминал парную в бане. Женя сразу устала, она не успела проехать и двух остановок, как на сарафане выступили мокрые пятна, и Женя с каким-то злорадством подумала о том, как доберётся до пляжа, сбросит липкую одежду, погрузится в воду, окунётся с головой, ляжет на спину и будет долго отмокать.
Люди в троллейбусе лениво переругивались, стараясь отстраниться от чужих жарких тел, а водитель сидел в одной майке, спина у него была красноватая, а руки и шея коричневые.
Троллейбус медленно проехал под мостом, постоял на перекрёстке, Женя увидала знакомые фонари перехода и мимо враждебных ей спин и плеч начала пробираться к выходу. Она договорилась встретиться с Анатолием у него дома и позавтракать перед пляжем. Вчера весь вечер и ночью, лёжа без сна, она ждала этого утреннего завтрака, но сейчас, пробираясь к выходу в горячей тесноте, подумала, что, пожалуй, лучше было бы им встретиться под каким-нибудь грибком на пляже, а позавтракать в кафе на открытой террасе.
Женя выбралась из троллейбуса, вздохнула и поправила сползшую шлейку сарафана. Она пошла, держась ближе к деревьям, однако пыльная листва плохо защищала от солнца, и когда Женя добралась наконец к дому, где жил Анатолий, и вошла в подъезд, у неё закружилась голова.
Дом был старый, и в подъезде было прохладно, может быть, от кафельных плиток – белых и синих, которыми были выложены стены изнутри. На лестнице тоже было прохладно, полутемно, и Женя, пока медленно поднималась, успела отдохнуть от жары и яркого света и подумала, что всё-таки правильно поступила, согласившись приехать к Анатолию позавтракать. Она остановилась перед дверьми его квартиры и хотела позвонить, но снизу кто-то шёл. Женя быстро опустила руку и отошла к перилам, хоть понимала, что дура, потому что прятаться им теперь незачем. Человек прошёл у неё за спиной; Женя стояла и смотрела вниз, в темноту лестничного пролёта, и, только когда наверху хлопнула дверь, быстро подошла и позвонила. Ей казалось, что Анатолий долго не открывает, она прикоснулась к звонку, чтоб позвонить ещё раз, но дверь открылась, и она увидела Анатолия, босого и в расстёгнутой пижаме.
– Здравствуй, – сказала Женя, улыбнулась и потянулась целоваться, но Анатолий отстранился и показал пальцем вглубь коридора. – Вернулась? – испуганно спросила Женя и попятилась к дверям.
– Она не вернётся, – сказал Анатолий, – это мои тётки … Пойдём, я тебя познакомлю.
В комнате было очень душно, хуже, чем на улице, и запах был неприятный, ночной, наверно, тут недавно поднялись и не успели проветрить. На столе стояли остатки завтрака, в лужице кофе валялись недоеденные яблоки и стояла открытая банка рыбной печени.
Две тётки были одинаковые – сухие и большеносые и чем-то похожи на Анатолия, а третья совсем не похожая – широколицая и толстая. Несмотря на жару, они все были в чёрных шерстяных платьях, сидели и слушали утреннюю воскресную передачу. “Воскресенье – день веселья”, – пело радио.
– Я эту девушку знаю, – сказала одна из похожих тёток. – Это соседка из старой квартиры. И маму её я знаю … Мама уже вернулась с курорта?
– Нет, – ответила Женя, – мама ещё не вернулась … И папа ещё тоже не вернулся.
“Надо было встретиться под грибком, – подумала она, – как глупо, что я согласилась сюда прийти”.
– Можете поехать вместе с нами на кладбище, – сказала знакомая тётка, – проведать Толину бабушку.
– А оттуда мы поедем на пляж, – поспешно добавил Анатолий; лицо у него было скучным, он давно не стригся, волосы его висели над ушами и с затылка лезли за воротник пижамы.
На улице тётки сбились кучкой в тени, а Анатолий побежал искать такси. Проехала поливальная машина, от асфальта поднимался пар, асфальт высыхал сразу же за задними колёсами машины.
“Напрасно я надела тесные купальные трусы”, – подумала Женя, она представила себе две зудящие полосы, которые, наверно, уже проступили на коже, и от этого ей стало ещё более душно и нехорошо. Показался Анатолий, он бежал, держась за полуоткрытую дверцу такси. Такси затормозило, выглянул шофёр, посмотрел на тёток и сказал:
– Четверых я возьму.
– Усядемся пятеро, – сказал Анатолий.
– Не могу, – сказал шофёр и зевнул.
– Он хочет на чай, – вспылила вдруг толстая тётка.
– Дура, – лениво сказал шофёр, опять зевнул, хлопнул дверцей и уехал.
– Зачем вы вмешиваетесь! – раздражённо крикнул Анатолий. – Я еле поймал такси. Ищите теперь себе сами такси.
– Идёмте до угла, – сказала тётка, узнавшая Женю, – мы там найдём такси без этого длинного идиота.
– А ты ещё обвиняешь Веру, – сказала толстая тётка. – Я удивляюсь, как она жила с ним два года.
– Тихо, тихо, – сказала молчавшая до этого третья тётка, – не надо ругаться.
Они пошли гуськом вниз по переулку.
– А мы на пляж, – сказала Женя и тронула Анатолия за локоть.
– Терпеть не могу! – крикнул Анатолий и сплюнул. – Думаешь,
